Пожнешь бурю - Страница 132

132

Мереуин твердила себе, что ей все равно, что она никогда не простит ему боль, которую испытала, когда он посмеялся над ее любовью. Оказывается, ему требовались прядильни, и нежелание видеться с ней, разумеется, означало, что в ту ночь он сказал правду. Со временем боль в плече прошла, но боль в сердце не утихала.

Когда врач объявил о готовности Мереуин выдержать путешествие, она была уверена, что Иен, по крайней мере, придет попрощаться, однако бежали часы, приближался отъезд, а он все не шел. Погрузили багаж, заплаканная Марти обняла ее, предварительно поудобнее устроив в карете, а маркиз так и не появился. Мереуин даже не знала, дома ли он, потому что расследование тянулось бесконечно, и Александр два дня назад обронил фразу, что Иену придется ехать в Лондон по этому делу. А она все равно вглядывалась полными надежды глазами в каждое окно, мимо которого проезжала карета, но бесполезно, и оставалось лишь глотать слезы под испытующим взглядом Александра. Путешествие длилось бесчисленное количество дней и ночей, поскольку передвигались они медленно, плечо после долгих часов тряски в карете болело, но Мереуин ни разу не пожаловалась. Александр часто вглядывался в бледное личико сестры, обеспокоенный темными кругами под полными грусти глазами, и понимал, что улыбки в ответ на его старания поднять ей настроение как минимум наполовину притворные.

А потом они приехали домой, и при виде вздымающихся над круглыми изумрудными холмами башен Кернлаха глаза Мереуин наполнились слезами. Встретивший их безмерно счастливый Малькольм оказался старше и серьезнее, чем помнила Мереуин. Ответственность за положение дел в компании не позволила ему сопровождать Александра в Англию, и Мереуин с радостью отметила в нем это новое качество – сознание своего долга.

Она глубоко вздохнула, подумав о произошедшей в брате перемене. Неужели Малькольм действительно так повзрослел и поумнел за время ее отсутствия или же попросту следует ее примеру? Надо признать, сама она ведет себя замкнуто и крайне сдержанно, но почему-то не может подыскать верного объяснения возникшей в душе пустоты. Даже Энни стала относиться к ней иначе, близость меж ними исчезла, и Мереуин не раз уже замечала на себе ее тревожный, пристальный взгляд.

Мереуин снова вздохнула, встала и подошла к окну. Туманный день клонился к вечеру, свинцовые тучи, наползающие с севера, закрывали полнеба. Стояла погода, типичная для Северо-Шотландского нагорья в это сырое и ветреное время года, которое таинственным образом всегда возбуждающе действовало на Мереуин, вызывая в ней желание противостоять наступающей зиме. Как любила она горы, эту суровую дикую природу, какое чувствовала родство с могучими лиственницами, бесстрашно укоренившимися на каменистой земле!

Но даже прелесть цветущего вереска и пламенеющей листвы лиственниц не волновала ее так, как прежде. Она печально покачала головой, не в силах разгадать таинственную загадку. Даже услышанная от Малькольма новость о возобновившихся визитах Алекса к своей бывшей невесте Джинни Синклер, которая снова жила со своими родителями, не обрадовала Мереуин так, как следовало.

– Что такое со мной происходит? – спросила Мереуин спавшего перед камином Рема, глядя, как вздымается и опадает в ритмичном дыхании его бок.

При звуке тихого голоса хозяйки большой гончий пес поднял голову, но печальные собачьи глаза ничего ей не ответили. Она невольно улыбнулась и опустилась на колени, ласково почесывая его за ухом.

– Как твое плечо? – прозвучал из дверей голос Малькольма.

Мереуин улыбнулась, оглядывая высокую фигуру брата, его волосы, покрытые блестящими каплями дождя, и облепленные грязью сапоги.

– Лучше сбрось сапоги, пока Энни не видела, что ты натворил на полу, – предупредила она.

Малькольм усмехнулся, но послушался и, бесцеремонно зашвырнув сапоги в угол, развалился в кресле, заложив руки за голову.

– Отары спустятся с холмов на этой неделе, – сказал он, глядя на склоненную голову сестры, поглаживающей мягкую шерсть Рема.

На ней было теплое платье из темно-синего бархата с широкими рукавами, перехваченными белыми атласными лентами, на виске дрожал мягкий золотой завиток. Обращенный к нему профиль был таким прелестным и юным, что Малькольм поймал себя на мысли о невозможности свыкнуться с фактом превращения Мереуин в маркизу Монтегю, жену Иена Вильерса.

Хоть Алекс и рассказал ему обо всем, что произошло с Мереуин в Лондоне и Суррее, у Малькольма оставалось еще много вопросов, ибо сестра заметно переменилась за время своего долгого отсутствия. Неизменно присущая ей сила духа составляла основу ее характера, и он восхитился бы появившейся в поведении сестры спокойной сдержанностью, если бы не был уверен, что ее породили не только пережитые страдания, но и какое-то глубоко спрятанное личное горе.

Александр почти ничего не знал о разладе, который произошел у нее с мужем, но Малькольм, учитывая гордый нрав Мереуин и жуткий характер лорда Монтегю, с уверенностью мог сказать, что искры летели во все стороны. Они с братом решили отложить выяснение деталей до тех пор, пока Мереуин полностью не оправится после ранения. Боль в плече еще явно мучила ее, хотя она не обронила ни единого слова жалобы. Однако факт оставался фактом: Мереуин жена лорда Монтегю, и все должно скоро решиться – и юридические вопросы, связанные с работой компании, и очевидная невозможность пребывания Мереуин всю оставшуюся жизнь здесь, в Кернлахе, когда лорд Монтегю обосновался в поместье на другом берегу реки.

132